Амадей.

 

Саперы уехали в Краков, оставив таблички и надписи на стенах. Свежие потеки краски делали надпись «Мины» особо зловещими. Часть таблиц украшала проезжие дороги и тротуары, или, точнее, что от них осталось. Путь в соседнюю часть предстояло проложить самому.

Александр отгладил гимнастерку, начистил до блеска сапоги, отполировал пряжку ремня. Интендантский запрос уже лежал в офицерской сумке.
— Шабалин, гляжу я на тебя: как на свадьбу собираешься.- Неодобрительно покачал головой комбат. – К утру-то вернешься? Начистился, понимаешь ли. Автомат почисти. Ночью стрельба была, аккурат у части связисток. Жених… А я думаю: с чего сам вызвался?
Путь к артиллеристам и размещенной рядом с ними части связисток лежал через развалины, оставшиеся после бомбардировки. Кирпичная пыль погасила блеск офицерских сапог, майское солнце в Европе было куда решительнее, чем в родной Сибири. Прикидывая, как лучше будет преодолеть бетонную плиту, ощерившуюся арматурой, лейтенант скорее спиной, чем взглядом уловил шевеление у низкого подвального окна. Секунду ствол ППШ смотрел на лежащую собаку.
— Напугал ты меня, Собакин,- пробормотал Александр.
В ответ послышалось глухое ворчание.
— Ты ж не сдуру тут лежишь,- продолжил разговор лейтенант и присел перед псом. – В чем проблема?
— Ну-ну… попытался успокоить он собаку.- говори давай…
Примостив перед собой автомат, Александр протянул руку к собаке.
Рычание пса нарастало и совершенно внезапно оборвалось. Обнюхав сначала руки, после чего ствол автомата, пес дружески шевельнул хвостом.
Породистая палевая овчарка. Такие у немцев на службе состояли. Вон и ошейник с биркой. Странно, подумал лейтенант: только что рычал: «Не подходи!», а тут положил морду на приклад и успокоился.
— Ну, говори,- продолжил диалог Александр, осторожно шевеля собаку. А-а-а… Вот оно что!
У собаки была перебита лапа
— Ранение, значит. И что делать будем?
Александр понял, что визит к связисткам придется отложить до лучших времен. Как бросить собаку в таком положении?
— Ты говори, сам пойдешь или я тебя понесу?
Пес, зарычал и встал.
— Ну, тогда пойдем, — сказал лейтенант, и, отцепив от полевой сумки ремешок, привязал его к ошейнику.
Путь в родную часть был неблизким, каждое движение давалось псу с болью. Переднюю лапу он держал на весу, временами останавливался и облизывал ее.

— Ну, что, жених? – загалдела досужая братия, — как там девки? А это кто еще? Пополнение привел? Ты у него присягу принял? Это же служебная. Овчарка – порода такая. Сам Гиммлер, говорят вывел. Вон и ошейник у него. Стой! Дай прочитать… Ага… Кличка у него А-ма-де-ус! Ишь ты, немчура породистая! А ошейник-то сними, Саша: тут вот свастика на бляхе этой. Пристрелят нахер, как не сдавшего знаки отличия Фрица.
Бывалый фронтовой народ знал цену боли и беде, и хотя зубоскальство не прекращалось, в момент объявился фельдшер из полевого госпиталя. На переломанную лапу наложили шины и перебинтовали.
Открыли псу банку тушонки.
Александр вернул документы и льготную командировку своему заму, чем несказанно обрадовал его, а сам отправился договариваться с машиной. Офицеры были расселены по квартирам, и путь в полгорода раненный пес бы не одолел.

Небольшой, но по-польски обухоженный и уютный дом пани Марии располагался в тихом, не тронутом войной районе.
Комиссия, расквартировывавшая офицеров части, не задавала лишних вопросов, как, впрочем, слов лишних, тоже не тратила.

— Pani Todorowska?
— Tak, panie oficerze.
— Na polecenie Komendanta miasta…»
Далее следовало разъяснение, что пани обязана представить комнату, пригодную для проживания советскому лейтенанту. За что пани будет получать в комендатуре специальный паек.
Последнее обстоятельство откровенно обрадовало немолодую польку, и она бережно приняла из рук квартирмейстера бумагу с синей печатью.

Радушная хозяйка провела лейтенанта по первому этажу особняка, на котором находились прихожая, хозяйственный блок, кухня и просторный зал с зеркалом, камином и черным пианино. Еще в зале стоял овальный обеденный стол и полдюжины стульев с красивой обивкой.
— А спать где? — Уточнил лейтенант.
Затейливо перемешивая русский и польский язык, хозяйка с готовностью пояснила:
— Tutaj będzie gości… Гостей пан принимать будет здесь. Spać w sypialni na drugim piętrze. Спят в спальне, на другом этаже.
На втором этаже пану офицеру были предложены на выбор целых три спальни. В каждой был свой гардероб, свой туалет и умывальник.
Подойдя к роскошной постели, Александр осторожно потрогал перину рукой.
Человеку, детство которого прошло в сибирской ссылке, из которой он ушел в армию в 37-ом, и десять лет провел в казармах и окопах, было трудно представить что на такой кровати можно спать.
Лейтенант покачал головой отрицательно: «Нет, не пойдет!»

Пани Мария была откровенно огорчена. Перспектива потерять продуктовый паёк ее не устраивала.
— Цо пана …
— Александра…
— Цо пан Александр не был задовольный?
— Пани Мария, койка нужна. Солдатская койка!
Александр попытался руками показать кровать без излишеств.
— Там,- он показал вниз,- на первом этаже!
Великое дело – материальная заинтересованность. Вечером в каминном зале не оказалось никаких обеденных столов и стульев с инкрустацией, зато возле стены стояла солдатская койка, заправленная суровым солдатским одеялом.
В эту комнату и привел Александр своего нового друга Амадея. Пани Мария обеспечила рогожный половик. Пес ковыляя на трех лапах, обошел новую квартиру, обнаружил немецкий пулемет, лежащий под кроватью, обнюхал его, и лег рядом с кроватью.
— Ты что такой странный? Вот же твое место, Амадей!
Лейтенант показал на половик.
Амадей был непреклонен, и его постель пришлось перенести ближе к оружию.
Утром Александр проснулся от того, что мокрый нос собаки ткнулся ему в руку.
— Что случилось? – не сразу понял спросонья хозяин. – А-а-а… Ну, пойдем.
Друзья спустились с крыльца в сад, в росном рассвете, оросили польскую землю и вернулись в тепло комнаты, досматривать сны.
Через неделю Амадей счел, что бинты на его лапе не нужны и попытался их снять. Борьба пошла на равных. Александр изводил один санкомплект за другим, Амадей, у которого свободного времени было больше, во что бы то ни стало, решил проверить, срослась ли лапа. Пришлось провести воспитательную беседу, в которой слова немецких команд перемежались не совсем печатными русскими.
А через полмесяца, Александр сдался. Сказав, что он думает про упрямых собак, лейтенант сам раскрутил бинты.
Амадей, припадая на больную лапу, показал, что готов к несению службы.
Так они и вели обучение новобранцев.
Война уходила в прошлое, однако, в военной части регулярно, появлялись, обучались и уезжали все новые и новые молодые солдаты.
Комвзвода проводил построение, вез очередной взвод на стрельбище, показывал как организовывается пулеметный расчет, разъяснял разницу между наводчиком и дальномерщиком, аргументировано, не стесняясь в выражениях, показывал, как в условиях боя, подносчик патронов должен выполнять свою работу.
Амадей принимал живейшее участие в солдатской службе. Судя по тому, как внимательно он слушал лейтенанта на теоретических занятиях, складывалось ощущение, что тактико-технические характеристики пулеметов, состоящих на вооружении для него — твердо усвоенный материал. Только спроси, и   пес расскажет и про Максима и про ДШК. Особенно Амадею нравились практические занятия. Во время стрельбы не сводил глаз с мишеней, страстно следил за тем, как после стрельб проводится чистка оружия. Если требовалось передвигаться по пластунски, то он давал сто очков вперед самому тренированному пехотинцу. Была отмечена и странность в поведении собаки: если пулемет оставался без надзора даже на минуту, Амадей немедленно вставал на вахту и покидал ее крайне неохотно.
Тайна открылась, когда в один из вечеров, явно навеселе, дымя папиросой, пани Мария зашла поговорить по душам к советскому офицеру.
Тщательно поддерживавшая порядок в доме, добровольно взявшая на себя обязанность следить за чистотой белья, она оставляла пыльным солидный участок вокруг постели лейтенанта.
— Почему пан Александр команды собаке отдает на немецком языке? совмещая польский, украинский и русский, спросила она — Немец что ли?
Амадею вопрос не понравился и он глухо заворчал.
— Конечно, не из Москвы привезли: здесь нашел. На службе где-то состоял. А что до немецкого, переучу. Самого с души воротит. Многое уже на русском разумеет.
— Амадей! Ко мне! – обратился лейтенант к собаке.
Пес встал и занял место слева от офицера.
— Лежать! Голос! Ползком!
Амадей безупречно выполнил все команды.
Полька только головой покачала удивленно:
—   To musi być to! Jebana Niemczura. Немчура сраная!
И без особого перехода, продолжила:
— А вы знаете, пан Александр, все же хорошо, что война была.
— Да что вы такое говорите-то, пани Мария? – Как это «хорошо»? Сколько горя, сколько беды и ужасов принесла!
Пани Мария улыбнулась и мягко, словно ребенку разъяснила лейтенанту свою позицию.
— Niemcy przybyli, wszystkich Żydów zamordowali. Rosjanie przyszli-wszystkich Niemców zamordowali. Teraz możesz handlować! Немцы пришли, всех евреев убили. Русские пришли – всех немцев убили. Теперь можно торговать!
Прощаясь, полька показала на пыль под кроватью:
— Если пану Александру надо, чтобы я прибирала постель, пану надо оружие из под кровати убрать. Зверь этот не дает даже подступиться!
К лету Амадей окреп, шерсть у него засияла, во взгляде появилась та самая уверенность, когда собака понимает, что у нее есть дом, хозяин и служба. Едва заметная хромота не портила облик служебной собаки.
Появились друзья и поклонники. Ребятня, гонявшая мяч на улице, обнаружила еще одну компанейскую черту пса: к восторгу мальчишек, он вполне замещал вратаря. Замерев, прижимался к земле и следил за перемещением мяча. Всегда безошибочно угадывал траекторию удара. Пробить ворота с таким вратарем никакой возможности не было. А живший в соседнем доме старик Тадеуш, так и вовсе души в собаке не чаял. По вечерам считал своим долгом поделиться нехитрым своим ужином с Амадеем.
— Dobry pies. .. Хорошая собака. Был и у меня до войны похожий. В доме — такой сегодня это – спасение.
Служба шла своим чередом, Амадей вполне соответстовал званию Отличник боевой и политической подготовки». Пока не случилось ЧП.

На стрельбище отправлялись сразу два пулеметных взвода. Студебеккер и Захар загруженные народом, пара станковых и полдюжины ручных пулеметов, шанцевый инструмент у команд не оставлял сомнений, предстояло большое шоу.
Амадея оставили в казарме.
— Место! – скомандовал Александр, показав псу на небольшой закуток в коридоре возле поста дневального.
Учения шли своим чередом. В порядке очереди, был и окоп в полный рост, и станковые и ручные пулеметы.
Внимая нытью салаг, натирающим мозоли саперными лопатками, Лейтенант, подбирая слова поинтеллигентнее, взялся рассказывать о своем опыте откапывания окопов на такырах Сталинграда, под настильным огнем немцев. Но в этот момент на горизонте появился, недобро подпрыгивающий, Виллис.
Джип круто развернулся у навеса.
— Шабалин! — угрожающе вытаращив глаза закричал стоявший в машине майор. Твоя собака? Залезай, твою мать-перемать! Пристрелить надо было!
Лейтенант сдал командование наводчику расчета и Виллис понесся в часть не разбирая дороги.
У главного корпуса военного городка, стояло несколько вылизанных до блеска Майбахов и Мерседесов. У входа толпился весело курящий народ. Золотились невиданными звездами погоны, несколько брюк имели лампасы.
Лейтенант вбежал в коридор и все стало ясно.
Дневальный и комбат придерживая галифе, прижимались к тумбочке с телефоном. А у пирамиды с оружием совершенно озверевший скалил зубы Амадей. Сомнений не -оставалось, любому, кто протянул бы руки к оружию, Амадей бы эти руки укоротил.

— Пристрелю, сука! – повторил Майор и стал вытирать лысину.
— Ко мне! – скомандовал лейтенант.
Разом, переставший рычать, Амадей, занял положенное ему по уставу место: у левой ноги проводника.
Роняя с языка слюну, пес с гордостью посмотрел на хозяина. Во взгляде его читался вопрос: «Ну, как я дал этим диверсантам  просраться?»
— Молодец,- прошептал Александр. — Но в погонах- то почему не разбираешься?
Дело быстро замяли, начальство было благодушно, и Амадею даже досталось печенье. Но лейтенанту впредь запретили оставлять пса в части без надзора.
Отдельные штрихи в поведении собаки, наконец, сложились в целостную картину. Дневальный, в нарушение Устава, отошел с поста, видимо, рассмотреть комиссию приехавшую из штаба. Амадей, не терпевший оружия без надзора, занял место у пирамиды.
Дальше все развивалось по писанному: должно было последовать построение состава, и его не последовало, поскольку какой такой солдат без оружия. А у собаки был приказ «Место», а разводящего не было.
Конечно, хорошо, когда все хорошо кончается. Амадей, хотя и огреб матюков без меры, в конечном счете выиграл: слава о его решимости , граничащей с подвигом, пошла далеко за пределы военного городка.
Но и самой хорошей истории рано или поздно суждено закончится. Поступил приказ о передислокации военной части. Предстояло возвращаться то ли в Литву, где не успокоились «Лесные братья» , то ли на Украину, где зверствовали бандеровцы.
Бросив вещмешок в машину, Лейтенант привязал поводок к ошейнику Амадея и повел его к Тадеушу.
— Тадеуш, хотел собаку? Твоя.
Отворачивая лицо, и вытирая, как назло заслезившиеся от пыли глаза, Лейтенант передал поводок поляку, присел, крепко обнял пса за шею и протянул Тадеушу коробку из под пулеметной ленты МГ.
— Положи там, где определишь пса.